15 ноября в Торонто великий советский форвард Сергей Макаров был принят в Зал хоккейной славы. Он стал седьмым представителем нашей страны, который удостоился этой чести. Обозреватель «СЭ» вспоминает карьеру Макарова и объясняет, почему прославленный нападающий оказал огромное влияние на мировой хоккей по обе стороны океана.
«ЗАБЫТЫЙ ПОЭТ»
Сегодняшнее принятие Сергея Макарова в Зал хоккейной славы в Торонто – событие сколь справедливое, столь и неординарное. Пусть даже 56 экспертов из 16 стран в свое время и включили его в шестерку «Олл-старз» XX века по версии ИИХФ.
Однако ведь все-таки пантеон на улице Янг в Торонто мы ассоциируем в первую очередь с героями НХЛ. Там Сергей Михалыч, конечно, тоже неслабо отметился (взял, например, в первый же свой сезон в «Калгари» в 31 год приз лучшему новичку лиги, после чего на «Колдер Трофи», запаниковав, ввели возрастной ценз), но лучшие сезоны провел все-таки в СССР. И до выигрыша Кубка Стэнли, как и до участия в Матче звезд, у него за океаном, в отличие от Вячеслава Фетисова и Игоря Ларионова, все-таки не дошло.
В коронации 58-летнего челябинца, понятно, сказалось то, что один (но лишь один!) из выборщиков Зала славы – Ларионов. Кстати, этот факт уже говорит о степени уважения не только персонально к Профессору, но и ко всему нашему хоккею и его славной истории.
Тем не менее останься Ларионов по макаровскому вопросу в меньшинстве – ничего бы не случилось. А все остальные – люди заслуженные-перезаслуженные, но заокеанские. То, что кандидатуру чуть-чуть уже «забытого поэта» они поддержали, говорит об их тонком хоккейном вкусе. И ностальгии по великому советско-канадскому противостоянию, которого в прежнем виде не будет уже никогда.
И еще одна важная вещь. Очень хорошо, когда такие вещи происходят при жизни человека. Более того – когда он еще в самом соку. Пусть он заслужил этого и гораздо раньше.
КАК ГОЛЛАНДЦЫ В ФУТБОЛЕ
Глядя на хоккей как подросток-болельщик и никого еще из великого звена не зная лично, Макарова я любил больше всех. Нет, все пятеро на льду умели делать решительно все, но правый край – как-то еще виртуознее остальных. Особенно по какой-то авторской эстетике, умению оставить соперника, а то и двух-трех разом, в дураках.
При всех своих шикарных индивидуальных качествах, он был абсолютно командным игроком, для которого сверхколлективная тихоновская модель не была чужеродной. При том, что в другой, ориентированной на звезд, системе и при ином игровом времени с энхаэловским календарем, вполне возможно, показатели его личной результативности были бы еще намного выше – несмотря даже на то, что в российском «Клубе 1000» он по сей день с 1398 очками занимает второе место после Сергея Федорова.
Нью-йоркский журналист Уэйн Коффи, приезжавший в Москву в середине 2000-х записывать интервью в том числе и с Макаровым для книги об американском «чуде на льду» зимней Олимпиады-80, с симпатией писал потом о нем: «Человек с квадратным подбородком, широким лицом и склонностью к остротам». Его плотная, ширококостная, кряжистая фигура, казалось, не подразумевает того потрясающего катания и той легкости и свободы движений, которую он являл на льду. Но предсказать, что он сделает в следующую секунду, соперникам было решительно невозможно.
Тут – небольшое отступление. Мы познакомились с Макаровым поближе в 1998-м, когда он только закончил карьеру и жил в Сан-Хосе. Оказались в одной и той же русскоязычной компании, которая раз в недельку собиралась побегать в одном из тамошних парков в футбол. Хлебосольный Сергей Михалыч всякий раз привозил для всех игроков ящик пива – и после игры шли душевные разговоры «за жизнь». Кстати, когда он по той или иной причине не приезжал, отчего-то больше никто с пивом не являлся, и публика сразу после игры разъезжалась по домам…
Впрочем, я немного отвлекся. На футбольном поле мне нередко доводилось выходить против него, поскольку играю я в обороне, Макарова же, как и на льду, тянуло к созиданию. Так вот: предугадывать, что он в следующую секунду придумает, было абсолютно бессмысленно. Хотя, казалось, лишний вес свободу его передвижений к тому моменту уже изрядно осложнял. Но игровой интеллект оказывался во сто крат важнее.
Я вспомню об этом, когда много лет спустя мы будем беседовать с Ларионовым, и он скажет: «Наша пятерка в СССР была специально подобрана и играла в такой же хоккей, в какой футбол играла Голландия времен Йохана Кройфа. Этот футбол мы перенесли на лед, а потом тот же стиль во многом поменял хоккей в Северной Америке. Одно время он был в «Сан-Хосе», потом – в «Детройте». Сейчас в этом стиле, который притягивает людей на трибуны, играет «Чикаго».
К словам Ларионова добавлю важную деталь. Сейчас клубы сами, по доброй воле, исповедуют философию такого хоккея, и тому же Артемию Панарину не то что ломать себя в НХЛ не пришлось, – чикагская одежка оказалась словно сшитой специально для него. А наши первопроходцы за океаном, и Макаров – в их первых рядах, пришли в абсолютно другую лигу и другой хоккей. И то, что они постепенно подстроили его под себя, и нынешняя НХЛ – это симбиоз староканадского и старосоветского хоккея, – заслуга именно таких людей, как Макаров.
СОВЕТСКИЕ МАМОНТЫ
Слава богу, возраст позволил мне насладиться игрой Макарова (в отличие, например, от Валерия Харламова) в его лучшие годы. Тем не менее многое произошло словно по Сергею Довлатову: «Тут сказалась характерная черта моей биографии – умение поспевать лишь к шапочному разбору».
Когда 21-летний Макаров в падении забивал сборной НХЛ в третьем матче Кубка Вызова 1979 года (недавно этот красивейший момент выводили на куб во время Кубка мира-2016), и мы били лучших энхаэловцев со счетом 6:0, – мне было шесть. Когда в 81-м крушили «Кленовые листья» в финале Кубка Канады 8:1, и три шайбы в нем забрасывала новообразованная пятерка Ларионова, – восемь. Ярко запомнить пережитые в таком возрасте эмоции – сложно. Не говоря уж о молодежном чемпионате мира, на котором Макарова признали MVP…
А вот Кубок Канады-87 с его величайшим в истории игры трехматчевым финалом (6:5, 5:6, 5:6) – другое дело. Макаров в той серии забил и в первом, и в третьем матче, а в общем списке бомбардиров уступил только Уэйну Гретцки и Марио Лемье. Вот только в отличие от 79-го и 81-го, мы тогда не выиграли. А при всем уважении к победам сборной СССР на Олимпиадах в Сараево и Калгари, прославлять их на том же уровне, что и выигрыши у энхаэловских сборных, на мой взгляд, неправильно. Потому что то не были турниры с участием всех сильнейших.
Недоброжелатели и завистники наших первых энхаэловцев усмехались: посмотрим, мол, как они покажут себя, оказавшись за океаном не вместе, а поодиночке. И, кстати, всем остальным было полегче: Фетисов с Касатоновым (как бы ни складывались в тот момент их личные отношения) играли вместе в «Нью-Джерси», Ларионов с Крутовым – в «Ванкувере».
С Макаровым в «Калгари» никого из партнеров по великой пятерке в звене не было. Тем не менее именно он с ходу взял первый наш индивидуальный приз в НХЛ в истории. И это – еще один несомненный повод включить его в Зал славы…
…Как же жаль, что в калифорнийский Сан-Хосе я приехал собкором «СЭ» по Северной Америке в феврале 1996-го, а не хотя бы годом ранее.
Потому что не успел увидеть живьем последний всплеск тройки KLM – точнее, двух ее составных частей, поскольку Крутова в НХЛ к тому времени уже давно не было. Но и пары Макаров – Ларионов, приправленной шведом Гарпенловом, оказалось достаточно. Как будто самые звездные 80-е перенеслись каким-то волшебным образом из снежной Москвы в субтропическую Калифорнию 90-х.
Тренер «Шаркс» Кевин Константин признавал совсем другой, куда более примитивный хоккей, и отлично понимал, что два советских мамонта его элементарно не слушают и играют во что-то свое. Он раздражался, когда они в раздевалке начинали разговаривать между собой по-русски. Пытался даже запрещать.
И когда в Сан-Хосе дебютируют Андрей Назаров с Виктором Козловым, Макаров с Ларионовым им посоветуют: в раздевалке – только по-английски. Козлов мне позже расскажет: «У Константина на тренировках было запрещено улыбаться. Только Макаров с Ларионовым могли не обращать внимания на его запреты, ведь тот же Макаров – на два года старше тренера».
Но эти мамонты вместе с вратарем Артуром Ирбе дважды подряд – впервые в истории! – выводили клуб-новичок НХЛ в плей-офф, и оба раза проходили там первый круг – то «Детройт», то «Калгари». И Константин махал рукой: делайте, черти неамериканские, что хотите. А как только с Макаровым летом 95-го не продлят контракт (как он сам выражался в нашем разговоре, «не я ушел, а меня ушли»), а Ларионова с Ирбе вскоре обменяют, «Шаркс» надолго потеряет какую-либо стилевую идентичность.
Только в тот момент-то я до Калифорнии и доберусь. К шапочному разбору…
Благодаря Макарову с Ларионовым яркий логотип «Акул» с морским хищником, перекусывающим клюшку, в середине 90-х стал едва ли не самым популярным из всех энхаэловских в России. До тех пор, пока Ларионов с Фетисовым, опять же два обломка легендарной пятерки, не образовали вокруг себя легендарную Русскую Пятерку Скотти Боумэна в «Детройте».
А тренер Константин, глядя на все это, со временем поменяет свои взгляды на игру – как и большинство специалистов в лиге. Спустя несколько лет мы будем разговаривать с Германом Титовым – тогда еще не главным тренером новокузнецкого «Металлурга» и «Спартака», а форвардом «Питтсбурга». И он скажет: «Константин у нас поощряет «кружева» – работа с Макаровым и Ларионовым в «Сан-Хосе» явно не прошла для него даром».
Из «Акул», кстати, тренера уволили вскоре после того, как сменили курс. Вдруг оказалось, что Константин мог выигрывать только с Макаровым и Ларионовым.
ПЯТЕРКУ – В ЗАЛ СЛАВЫ!
Декабрь 2006-го. Первый в истории хоккейный матч на Красной площади. Сборная СССР – сборная мира. Слова Касатонова: «Для Макарова, Крутова и меня матч на Красной площади станет проводами из большого хоккея». Ведь и правда – только у Фетисова с Ларионовым были прощальные матчи. Сколько времени с того прошло…
Первую шайбу в том матче забросил Макаров – хоть и засчитали ее почему-то Ларионову. Какая разница? Главное в другом. Я спросил Михалыча: «В пятерке – мир?» Он ответил: «Если мы здесь все вместе – это уже ответ на ваш вопрос».
Кайф от игры друг с другом первая пятерка ловила в тот день невообразимый. И дарила его нам. Оказалось, что время можно повернуть вспять. У Тихонова на глазах выступили слезы: «Это история. Такого больше никогда не будет! Настоящий праздник, от которого я, как, думаю, и все, получили удовольствие. А пятерка Ларионова – просто блеск!»
Сегодня третий человек из этой пятерки стал членом Зала славы в Торонто. Спасибо тем, кто так решил. Макаров в этом списке – седьмой. До него были Третьяк, Фетисов, Харламов, Ларионов, Буре, Федоров.
Дай бог, чтобы туда включили и двух остальных игроков великой пятерки, как того в Торонто пожелал сам Сергей Михалыч. Пусть Крутова, на банкете за день до той игры на Красной площади, кстати, сидевшего за столиком как раз с Макаровым и его старшим братом Николаем, – и посмертно…
Юрзинов Владимир Владимирович
Ответ: Это моя жизнь.
